![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
annum_per_annum"Мы каждый день проводим в Интернете целые часы, уже не только за компьютером, но и с телефоном в руке. А молодежь из Сети не выходит вообще: задали реферат — кликнул на сайт рефератов и, не читая, скопировал, зашел в кафешку — кинул в социальную сеть сообщение, где ты (если кто рядом — заглянет), уехал отдыхать — каждый день онлайн-репортаж, чтобы друзья были в курсе... Естественно задать вопрос: изменяет ли Всемирная паутина наше мышление, наш подход к обучению, наше восприятие информации? Этот вопрос сегодня интересует многих ученых.
Можно считать, что в истории человечества уже происходили подобные глобальные изменения. Возможно, сходным образом наш мозг приспособился к появлению письменности, а потом и к книгопечатанию. Человеческий организм пластичен, он адаптируется к новым условиям. Но это означает, что и сам человек становится иным.
Ленивая память и рассеянное внимание
Интернет — неисчерпаемый источник информации, и наши дети пользуются им постоянно. Представители старшего поколения также все чаще используют этот ресурс, но все-таки могут сначала немного поразмыслить, заглянуть в словарь или взять с полки энциклопедию. Не означает ли это, что наши дети отказываются от собственной памяти, а используют только «внешний носитель»? Психологи Колумбийского университета под руководством Бетси Спарроу опубликовали в 2011 году статью в «Science», в которой описывали, как поисковая система Google меняет наше запоминание («Science», 2011, 333, 6043, 776—778).
В одном из экспериментов студентов попросили прочитать и напечатать на компьютере короткие фразы, довольно трудные для запоминания (специально подбирали так, чтобы в них было немного логики). Половина участников эксперимента думала, что информация сохранится в компьютере, а другой сказали, что информацию сотрут. Результат предсказуем: люди, которые полагали, что не смогут потом найти нужную информацию, запоминали ее гораздо лучше. Даже сложные подборки они воспроизводили без всякого труда. Еще в одном эксперименте все тот же набор малозначащих фраз сохраняли в виде текстового файла в одной из пяти папок с длинными именами, состоящими из случайных символов. Испытуемым предлагали запомнить саму информацию из файла или просто имя папки, где находился файл. Собственно информацию запомнило очень мало участников эксперимента, зато подавляющее большинство точно запомнило папку, в которой хранился файл.
Таким образом, наш мозг вполне удовлетворяется знанием, «где найти информацию». В общем, это не совсем новый подход. Человек всегда в той или иной степени пользовался «внешними носителями», например обращаясь за нужными сведениями в библиотеки или к членам семьи, друзьям и коллегам. Пожалуй, основная разница между Интернетом и библиотекой в том, что компьютер все время под рукой и количество информации там огромно. Может быть, поэтому он «расслабляет» больше. Вместе с тем Сеть предлагает нам и дополнительную нагрузку на мозг: надо запустить поиск, отобрать нужные результаты, оценить, достоверен ли источник, сделать выбор...
Поиск по Интернету действительно отличается от библиотечного. Когда французских школьников старших классов попросили подобрать информацию на определенную тему в Интернете, то обнаружилось, что большинство в процессе поиска забывало, что именно они искали. Ведь поисковик предлагает вам кучу разных ссылок, в том числе не связанных с темой поиска, а это рассеивает внимание.
Пожалуй, тот факт, что использование Интернета ухудшает нашу способность сосредоточиваться, не вызывает сомнений. Обычно наш мозг легко делает выбор между важной и не очень важной информацией. Но с Интернетом все гораздо сложнее, он предлагает сразу много потенциально полезных источников и еще больше искушений — посмотреть видео, послать письмо, побродить по социальным сетям... Все это отвлекает от первоначальной задачи. Даже если молодые люди, переходящие с одного сайта на другой, не сильно отвлекаются, то они быстро продвигаются в освоении нужной темы, но не углубляются в нее. С другой стороны, они способны переработать гораздо больший массив информации — изменилась стратегия познания. Этому есть и физиологическое подтверждение. В 2009 году нейрофизиолог и автор книги «Мозг онлайн» Гэри Смолл (Калифорнийский университет), сравнивая активность мозга опытных и неопытных пользователей Интернета, обнаружил, что первые задействуют большее количество зон мозга. Это, безусловно, означает, что наш мозг уже адаптируется к новым задачам.
То, что восприятие поверхностно, вполне объяснимо. Рабочая память (ее еще называют кратковременной) позволяет удержать информацию в течение нескольких минут. Часть ее после обработки потом может перейти в долговременную память. Объем рабочей памяти ограничен — если данных, которые надо удержать короткое время, слишком много, то наш мозг не в состоянии глубоко обработать всю информацию, часть ее теряется, не переходя в долговременную память. Получается, что если все время работать только с Интернетом, то рабочая память будет перегружена, мозг не успеет сформировать долговременные нейронные связи и меньше информации попадет в долговременное хранилище. Между тем этот этап необходим для формирования запаса глубоких знаний.
Возможно, новое поколение разовьет в себе новые навыки, и его рабочая память будет работать в новой ситуации по-другому. Почему бы и нет? Для этого надо просто научиться оперативно систематизировать по степени важности поток информации и отбирать ту, которую надо запомнить.
Интернет, по-видимому, может развить многие навыки, о которых мы даже не подозреваем. Например, многочисленные исследования подтверждают, что у постоянных пользователей Интернета лучше работает зрительно-пространственная память, то есть улучшается способность запомнить путь, пройденный в пространстве. Психолог Патриция Гринфилд из Калифорнийского университета в своем исследовании показала, что за последние 50 лет неуклонно улучшались результаты тестов по зрительному восприятию («Science», 2009, 323, № 5910, 69—71). По ее мнению, это следствие того, что мы больше, чем в докомпьютерную эру, загружены визуальной информацией.
Как известно, Гай Юлий Цезарь мог делать сразу несколько дел одновременно. Существует распространенный миф, что постоянные обитатели Интернета уподобляются Цезарю — приобретают устойчивый навык делать несколько дел сразу: посылать сообщения, читать журнал, смотреть телевизор. Научные исследования не подтверждают этот миф. В частности, французский невролог Сильвен Шарон с помощью магнитно-резонансной томографии подтвердил, что, когда человек пытается сосредоточиться на двух задачах одновременно, две фронтальные доли разных полушарий пытаются распределить работу между собой. Но если добавить третью задачу, то фронтальные доли уже не смогут ее контролировать, поскольку каждая занята своей. Если заставить мозг выполнять больше двух действий одновременно, то время реакции удлиняется и увеличивается количество ошибок. На самом деле и две задачи — много. Недаром во время вождения запрещено пользоваться мобильным телефоном, за этим запретом стоят результаты многочисленных тестов. Справедливости ради надо сказать, что есть люди, которые отлично справляются с несколькими задачами, причем их наблюдаемая активность мозга не увеличивается.
Может ли Интернет развить «многозадачность» человеческого мозга? Как ни странно, такие исследования тоже есть. Клиффорд Наас и его коллеги из Станфордского университета сформировали две группы: в одной были те, кто привык использовать несколько медиа-гаджетов одновременно, а в другой — те, кто всегда выполняет одну задачу («Proceedings of the National Academy of Sciences USA», 2009, 106, 37, 15583—15587). Участников попросили выполнить когнитивный тест: нарисовать по памяти серии из красных и голубых прямоугольников, причем каждую серию показывали дважды. Испытуемые должны были сказать, поменяли ли красные прямоугольники свою ориентацию в пространстве во второй последовательности по сравнению с первой, причем на голубые прямоугольники не надо было обращать внимания. Этот тест первая группа «многозадачников» выполнила хуже, поскольку отвлекалась на голубые прямоугольники. Похоже, что те, кто привык переключаться, легче отвлекаются от главной задачи ради малозначительной информации.
Обширная группа исследований посвящена тому, как именно мы читаем с экрана — так же, как обычную книгу, или нет. Во-первых, оказалось, что при чтении с экрана активируются другие зоны мозга. Это скорее области, связанные с выбором решения и решением задач, тогда как при чтении книг задействуются зоны, связанные с языком, памятью и обработкой образов. Во-вторых, экран мы читаем не так «линейно», как бумагу. Это и неудивительно, поскольку при навигации в Интернете надо оценить, насколько интересна ссылка, и выбрать, надо ли идти по ней дальше. Кстати, «перебитый» ссылками текст осложняет задачу, и читатель хуже понимает прочитанное.
Кроме того, взгляд по экрану движется совсем по другой траектории, чем при чтении книги. Чтобы понять, как именно, используют окулометрию — она позволяет следить за взглядом при чтении. Еще несколько лет назад было известно, что взгляд человека, читающего с экрана, передвигается по траектории буквы F : сначала скользит по верхней строчке слева направо, потом перескакивает на вторую строчку, которую он не дочитывает до конца. Чем ниже человек спускается по экрану, тем меньше прочитывает текста в каждой строчке. Сегодня эта стратегия уже не единственная, что также, по-видимому, означает, что новые поколения адаптируются к Интернету. Теперь одни читают по схеме перевернутого F, другие прочитывают абсолютно все на экране, третьи прыгают по ключевым словам, особенно если они как-то выделены.
Как итог, мы можем констатировать: наша память не хочет работать, если знает, что найдет нужную информацию в любой момент. Но в то же время она работает на пределе возможностей, когда мы «серфингуем» по Интернету и нам при этом трудно сосредоточиться. Правда, в качестве небольшой компенсации вырабатывается некоторая когнитивная гибкость — мы можем переработать больший объем информации, не углубляясь в детали.
Зависимые есть, а зависимости нет?
Аддикция — термин, которым психологи обозначают зависимость, потребность в определенной деятельности. Похоже, цифровые технологии аддикцию формируют по полной программе, хотя интернет-зависимость формально не имеет статуса психического расстройства. Никто не отрицает, что многие пользователи тратят слишком много времени в Сети — так много, что это явно выходит за рамки нормы. Но одни специалисты утверждают, что это новый тип зависимости, которую надо лечить, а другие считают просто вредной привычкой — такой же, как избыточное использование телевизора и телефона. На настоящий момент данное нарушение пока не прописано ни в одном международном классификаторе заболеваний.
Интернет еще не пришел в каждый дом, когда в 1994 году американский психиатр Кимберли Янг опубликовала в сети тест-опросник, направленный на выявление интернет-зависимых. Из 500 ответивших большинство были признаны таковыми. В 1995 году американский психиатр Айвен Голдберг предложил термин «интернет-зависимость» и набор диагностических критериев, имея в виду поведение со сниженным уровнем самоконтроля, угрожающее нормальной жизни. В 1996 году был открыт первый специализированный центр полечению интернет-зависимости. Прошло 16 лет, опубликовано более 700 научных статей на эту тему, а согласия по этому вопросу по-прежнему нет.
Сложность в том, что сами специалисты не могут однозначно определить критерии. Сторонники биомедицинского подхода считают, что зависимость — это состояние, при котором меняется работа мозга (нарушаются связи, меняется биохимия) и, как следствие, изменяется поведение. Именно так происходит при героиновой, кокаиновой или других «аддикциях». Исследования на животных доказали, что все химические препараты, вызывающие зависимость, изменяют работу нейронов или влияют на синтез нейромедиаторов (норадреналина, серотонина или дофамина). Но если сделать крысу наркозависимой не составляет большого труда, то как подсадить ее на Интернет? Правда есть данные, что у ярых пользователей Интернета зафиксированы изменения в нейронных сетях, в частности у них наблюдали уменьшение плотности нейронов в префронтальной коре — той зоне мозга, которая отвечает за принятие решения и затронута у наркозависимых. Но ничто не доказывает, что это изменение плотности связано именно с интернет-зависимостью.
У психологов и психиатров другой подход к диагностике. Уже почти 40 лет они пытаются определить поведенческие критерии, по которым можно отличить обычное увлечение от психического заболевания. В 1970-х годах Всемирная организация здравоохранения предложила определение зависимости, основанное на следующих симптомах: обязательность поведения (не из удовольствия, а из-за потребности), потеря контроля, навязчивое желание, признаки ломки при лишении, наличие рецидивов.
Что же с любителями Интернета? Как правило, не хватает двух критериев — ломки и рецидивов, — чтобы определить явную интернет-привязанность как зависимость. Тем не менее многие специалисты считают, что зависимость от Интернета существует даже при отсутствии этих важных составляющих (люди, часами играющие в игры по Сети, могут отвлечься на работу, а потом продолжить свое увлекательное занятие). В СМИ широко освещались несколько случаев, когда хакеры в США вместо десятков лет заключения и сотни тысяч долларов штрафа получили только условный год с обязанностью посещать психолога. И все потому, что адвокатам удалось доказать, что их подзащитные страдали интернет-зависимостью. Другие психиатры, хотя и признают, что есть интернет-зависимые люди, считают это довольно редким явлением, встречающимся в основном у взрослых.
А как же быть с подростками, которые часами просиживают перед компьютером, совершенно забросив социальную жизнь и школу? Французская Национальная академия медицины опубликовала в 2012 году отчет, в котором расценила эти многочисленные случаи как недоработки образования и воспитания. Эксперты, участвовавшие в составлении этого документа, отметили, что структуры мозга в этом возрасте еще не до конца созрели, поэтому подростки не могут полностью контролировать свое импульсное поведение. По их мнению, надо предлагать молодежи альтернативу, и она уйдет от этого стереотипа поведения. Косвенным подтверждением может служить тот факт, что в 2006 году в одном из голландских центров открылась специальная служба для подростков, «зависимых от Интернета», — и через два года закрылась. Ее основатель полагает: во всех случаях, с которыми они сталкивались, просто не хватало родительского авторитета. С другой стороны, в Норвегии каждый год на слет «The Gathering» собираются более 5000 человек из скандинавских стран. В программе — компьютерные игры с призовыми фондами эквивалентом почти в полтора миллиона рублей, конкурсы программирования и т. п. Большинство участников не работают и практически не участвуют в социальной жизни, а живут в виртуальном мире. Конкурсы геймеров и программистов популярны и в России.
Существует еще один способ определить любую зависимость — клинический, он основывается на субъективных ощущениях пациента. Так, врачи считают зависимым любого человека, который сам хочет уменьшить по времени или вообще прекратить какое-либо свое поведение. А людей, которые приходят с просьбой избавить их от интернет-зависимости, довольно много, причем их количество растет.
Вообще, оценить, сколько на самом деле людей зависят от Сети, довольно сложно. По последним эпидемиологическим данным, в США, Европе и Азии количество зависимых пользователей Интернета колеблется от 1 до 35% общего числа пользователей. Разброс вполне объясним — ведь нет четкого определения критериев.
Зависимых можно разделить на две группы. В первую попадают те, кто играет на деньги онлайн и любители заняться сексом с виртуальным партнером. В этом случае Интернет просто позволяет проявиться определенным склонностям, поскольку он предоставляет любые возможности без социального контроля. Вторая группа действительно зависима от самого Интернета. В нее входят те, кто играет в игры онлайн, пользователи социальных сетей и фанатики быстрых сообщений — электронной почты, чатов, блогов, Фейсбука, Твиттера и пр. Многие веб-зависимые проявляют и другие странности поведения. Американский психиатр Джеральд Блок считает, что примерно 86% тех, кто считает себя зависимым от Интернета, уже до этой зависимости имели какие-то психические нарушения: повышенную тревожность, депрессию, социальные фобии, панические атаки и другие. Согласно исследованию, проведенному в 2009 году на 3399 норвежцах («Scandinavian Journal of Psychology», 2009, 50, 121—127), 41,4% пользователей, признанных зависимыми от Сети, страдали депрессией за год до исследования (среди умеренных пользователей таких 15,8%), 13,6% злоупотребляли алкоголем или наркотиками (1,1% среди нормальных пользователей). Так что же, интернет-зависимость — просто проявление других нарушений?
Это на самом деле очень важный вопрос. Потому что если зависимость от Интернета — проявление других проблем (медицинских или образовательно-воспитательных), может, ее и не надо лечить? А то ведь как только заболевание войдет в стандартный реестр, к решению проблемы подключатся фармацевтические компании с чудесными решениями, страховые компании будут вынуждены оплачивать лечение от Фейсбука и «The Sims», а также консультации со специалистами...
Сегодня несомненно, что есть люди, зависимые от Интернета. Но вопрос о существовании самого заболевания остается нерешенным.
Видеоигры развивают реакцию
Многие знают, как трудно отвлечь ребенка от игр, где он гоняется за противниками и должен убить их как можно больше. Именно эти агрессивные игры все считают главным злом: они взвинчивают нервы, мешают управлять эмоциями и могут побуждать игроков перенести агрессивные действия из виртуального мира в реальный. Исследования подтверждают, что такие игры толкают к жестокости и насилию в жизни, но, с другой стороны, многие результаты подтверждают и позитивное влияние. А именно, видеоигры «активного действия» улучшают способность быстро реагировать и принимать решения, учат сосредоточенности.
Согласно статистическим данным, подростки проводят за видеоиграми не меньше десяти часов в неделю. Как это влияет на их мозг? Психолог из Рочестерского университета (США) Дафна Бавелье пыталась выявить факторы, которые улучшают запоминание и повышают внимание («Vision Research», 2010, 50, № 4, 452—459). Во время выполнения тестов один из испытуемых (компьютерный фанат) показал выдающиеся результаты, после чего психолог решила специально исследовать участников активных видеоигр — таких, как Unreal Tournament, Call of Duty, Halo. В них необходимо контролировать все игровое пространство — ведь игрок никогда не знает заранее, за каким углом его подстерегает опасность и когда она возникает, нужна мгновенная реакция. Необходимо также постоянное предвидение того, что может произойти, и развитое воображение, чтобы представить, что происходит «за экраном», вне поля зрения персонажа. Сперва начали сравнивать, как выполняют когнитивные тесты опытные и неопытные игроки. Но потом появилось сомнение: может быть, опытные показывают лучшие результаты потому, что в отличие от неопытных привыкли к интерфейсам игрушек? В результате набрали только тех, кто не играл до этого в видеоигры. Одна контрольная группа играла в тетрис (пазлы), другая — в «стрелялку». Сеансы по часу повторяли несколько раз в неделю, а когнитивные тесты испытуемые проходили через 24 часа после окончания последней игры (чтобы эффект не был связан с изменением настроения или возбуждением от игры).
Результат: вторая группа, натренированная в активных видеоиграх, легче отслеживала цель в сложном окружении. Участники стали внимательнее, медленнее уставали и меньше отвлекались. Более того, натренированные в активных видеоиграх стали лучше видеть: повысилась острота зрения, оно стало более «объемным». Улучшение внимания стало заметно уже через 10 часов игры (за 15 дней), а улучшение зрения наблюдали только через 50 часов «тренировок» в течение восьми недель. По данным Бавелье, эффект повышения внимания держится многие месяцы, даже если потом и не играть, а зрение улучшается вообще на два года. После серии экспериментов с пожилыми людьми психолог выдвинула даже неожиданное предложение: разработать для них целую систему тренировок, построенную на «стрелялках», чтобы противостоять возрастным изменениям.
Подобных работ довольно много. Например, Уолтер Бут из Иллинойсского университета (США), много лет исследовавший, как именно видеоигры влияют на когнитивные способности, считает, что у активных игроков лучше развита рабочая память и они легче переключаются с одной задачи на другую («Acta Psychologica», 2008, 129, 3, 387—398). Впрочем, он предостерегает, что эти эксперименты должны быть спланированы очень корректно — ведь даже небольшая ошибка в методологии грозит неправильными выводами. Линда Джексон из Мичиганского университета протестировала 491 двенадцатилетних мальчиков и обнаружила, что активные игроки (не важно, играют они в агрессивные игры или нет) более креативны, когда их просят что-то нарисовать или придумать историю («Computers in Human Behavior», 2012, 28, 2, 370—376).
Это, безусловно, интересные результаты, тем более что ни любители телевизора, ни просто пользователи Интернета таких результатов не показывают. Более того, такого эффекта не дают даже образовательные игры, которые натаскивают участника на конкретную тему. Есть предположение, что сложные многозадачные игры в стиле экшн влияют на пластичность мозга (способность мозга изменяться под действием обучения). Возможно, эмоции, которые испытывает игрок, в том числе связанные с насилием, закрепляют обучение.
Если удастся исключить другие, менее благоприятные эффекты активных видеоигр — возбуждение, желание совершать жестокие поступки, агрессивные мысли, — то, вероятно, положительные эффекты можно будет как-то использовать. Например, как тренажер для представителей некоторых специальностей (у хирургов-геймеров улучшается координация, они быстрее работают), а может быть, и для реабилитации больных. Так, Деннис Леви из Калифорнийского университета запатентовал метод лечения амблиопии (функционального ослабления зрения без структурных изменений) с помощью экшн-видеоигр. Улучшение происходит в пять раз быстрее!
Конечно, никто не предлагает отменить Интернет или видеоигры, да это и невозможно. Надо просто помнить, что продолжительное пребывание в виртуальных пространствах изменяет наш мозг. Судя по уже проведенным исследованиям, меняются память, внимание, стереотип обучения и даже стиль чтения. Скорее всего, ничего ужасного с нами не произойдет, и мы потихоньку перейдем в новую реальность, которую предлагает нам Всемирная паутина. И все-таки остается тревожная мысль: а что, если в один черный день это Эльдорадо информации исчезнет? Останется ли достаточно людей, которые держат в голове жизненно важную информацию, а не лезут за ней в Интернет? Или велосипед будут изобретать заново?
Доктор психологических наук Е.О.Смирнова, профессор кафедры «Дошкольная педагогика и психология» Московского психолого-педагогического университета, рассказала нам о том, как мультфильмы и телепередачи влияют на самых маленьких детей.
Елена Олеговна, у нового поколения другое детство, не такое, как у предыдущих?
Информационные технологии действительно изменили детство — ребята теперь живут в другом мире и начинают приобщаться к нему с полутора-двух лет. В среднем именно в этом возрасте ребенок садится перед экраном. Такое раннее знакомство коренным образом изменяет его взгляд на мир и его деятельность. Дети ничего не понимают из того, что они видят, поскольку они, как правило, смотрят фильмы, которые адресованы не их возрасту. Но оторваться от экрана не могут. Это времяпрепровождение влияет и на физиологические процессы ребенка, на его эндокринную систему, зрение и мозговое созревание. В конце концов, когда любой человек сидит, у него на 13—15% замедляется обмен веществ по сравнению с тем, кто двигается. Для ребенка это очень важно.
Проблема в том, что просмотр мультиков и телепрограмм вытесняет те виды деятельности, в которых происходит реальное развитие. То есть практическую игру с кубиками, вкладышами, пирамидками, шнуровками, кастрюлями — чем угодно, лишь бы ребенок играл самостоятельно. Даже обычные палочки и камушки для малыша очень важны и интересны. Но когда он сидит перед телевизором, всего этого он лишается. Он не активен в своем познании, а получает информацию пассивно. В два года ребенок уже знает, какую кнопку надо нажать, чтобы включить экран и получить удовольствие. Даже правильные родители, которые понимают проблему, иногда делают ужасные вещи. Например, они стараются купить ребенку развивающие фильмы. Устоять трудно, поскольку на коробочке может быть написано, что фильм развивает в ребенке все на свете, да еще со штампом «психологи рекомендуют». Часто за этими надписями ничего не стоит, ведь никто не проверяет, правду ли пишет производитель.
С какого возраста вы бы разрешили смотреть «правильные» мультики?
Всемирная организация здравоохранения рекомендует только с трех лет. До этого возраста слишком многое еще не успело сформироваться — зрительный аппарат, нервная система и много других показателей полностью в норме развиваются только к четырем годам. Педиатры тоже рекомендуют с трех лет, и мы, психологи, с ними согласны. Никто, конечно, эти нормы не соблюдает.
Можно ли спрогнозировать, что ребенок, который в два-три года постоянно сидит перед экраном, будет и дальше от него зависеть? Возможно, экранная зависимость перерастет в другую — от Интернета? Повлияет ли это на учебный процесс?
Зависимость — одна из самых очевидных опасностей, причем в детском возрасте она возникает очень быстро. В какой-то момент ребенок уже не может обходиться без телевизора: он ест под телевизор, спит под него. Без шума и мелькания на экране малыш чувствует себя неуютно.
Представьте себе: человек рождается и постепенно, шаг за шагом узнает, как устроен этот мир. Так было раньше, а теперь он просто садится, нажимает кнопку и получает все: видеоряд, эмоциональный ряд, все на свете в красивой оболочке и без усилий. Это становится способом существования, и к этому привязываешься. Поэтому, весьма вероятно, ребенок и дальше будет требовать экрана. Такие дети в ответ на предложение «давайте поиграем» включают компьютер.
Что же касается последующего обучения, то самая большая проблема в том, что внутренний мир ребенка не складывается без собственной активности и деятельности. А из-за привычки сидеть перед экраном собственной деятельности очень мало. Скорее всего, и потом будет работать стереотип пассивного восприятия, а не активное получение знаний.
Надо отметить, что зависимость детей и подростков от цифровых технологий — вовсе не миф, а массовое явление. Российский психолог Екатерина Мурашова провела небольшой эксперимент в основном с подростками, которые приходят к ней на прием в поликлинику. Причем в эксперименте участвовали только те дети, которые заинтересовались таким испытанием и пошли на него сами. Она попросила 68 подростков от 12 до 18 лет в течение восьми часов не включать ни телефон, ни компьютер, ни телевизор — ничего, что сопровождает нас постоянным фоном. Выдержали только трое. Причем все испытывали очень серьезные физиологические проблемы: у ребят кружилось голова, были приливы жара, тремор рук, практически все испытывали крайнее беспокойство – похоже на ломку. Все страхи и симптомы исчезли сразу после прекращения эксперимента.
Когда вы говорите о зависимости, то это все-таки больше психологический аспект. А мыслят дети по-другому из-за этого?
Эти исследования только начинаются. Но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что у детей, много времени проводящих перед экраном, снижена познавательная активность. У них не хватает обычной детской любознательности — стремления узнать, как все устроено. Поскольку мыслительный процесс формируется из активности ребенка, то, безусловно, он происходит по-другому. Об этом не раз говорили, но стоит повторить, поскольку это важно, — не складывается личность ребенка, которая потом определяет практически все. А личность тесно связана с мотивацией: «что я хочу», «к чему стремлюсь». Ведь если она есть, то малыш готов ради этого двигаться, спрашивать, познавать самостоятельно. Если же маленький человек пассивен, то весь процесс нарушается, и это не может не сказаться на будущем. Внутри такого взрослого человека будет пусто, и эту пустоту не удастся заполнить чем-то внешним.
Как с этим бороться?
Минимизировать доступ к экранным технологиям и максимизировать смысл собственной жизни. Понятно, мы не можем исключить Интернет и телевизор. Но они должны быть средством для получения информации, а не самодостаточным видом деятельности. Ребенок сначала должен решить, что конкретно ему нужно узнать, а потом включать компьютер. А не наоборот: «Поброжу по Интернету, посмотрю, что пишут».
Кстати, переходя опять от маленьких детей к подросткам, надо упомянуть еще об одном аспекте. Среднестатистический подросток к 16—18 годам успевает просмотреть 140 000 сцен насилия. Это то, что ему достается с экрана телевизора, даже если он смотрит его только два часа в день. В 1990-х годах, когда происходили случаи массовых расстрелов в американских школах (расстреливали соучеников сами школьники, причем их меткость поражала), по этому поводу было проведено много исследований. Выяснилось, что американские военные за время обучения и службы видят меньше реальных сцен насилия, чем подростки — виртуальных по телевизору и в Интернете. А меткость они успевают натренировать в компьютерных играх. Именно это закладывает модель поведения.
Сейчас стали маркировать все передачи — с какого возраста их можно смотреть, и доходит до курьезов. Полезное ли это дело?
Да, курьезов действительно много. Например, мы с удивлением обнаружили, что шахматное обозрение промаркировано «+0», то есть его можно смотреть с грудного возраста. И это главное, против чего надо бороться, — для развлечения младенца нельзя включать телевизор.
В принципе маркировка — дело полезное, если она сделана правильно. Важно, чтобы это работало также в театрах и кинотеатрах. И даже не потому, что ребенок там увидит что-то плохое, просто трехлетний человек на спектакле для школьников устает, в том числе эмоционально. Его не надо туда водить. Многие фильмы сейчас идут как полнометражные мультипликационные, а между тем они совсем недетские. Теперь есть шанс, что дошкольники все-таки не попадут на то, что для них не предназначено.
К сожалению, при маркировке специалистов не всегда спрашивают. Но мы стараемся, чтобы нас услышали. Сейчас мы составляем рекомендательные списки и со временем выложим их на своем сайте «Центр игры и игрушки МГППУ».
Можно считать, что в истории человечества уже происходили подобные глобальные изменения. Возможно, сходным образом наш мозг приспособился к появлению письменности, а потом и к книгопечатанию. Человеческий организм пластичен, он адаптируется к новым условиям. Но это означает, что и сам человек становится иным.
Ленивая память и рассеянное внимание
Интернет — неисчерпаемый источник информации, и наши дети пользуются им постоянно. Представители старшего поколения также все чаще используют этот ресурс, но все-таки могут сначала немного поразмыслить, заглянуть в словарь или взять с полки энциклопедию. Не означает ли это, что наши дети отказываются от собственной памяти, а используют только «внешний носитель»? Психологи Колумбийского университета под руководством Бетси Спарроу опубликовали в 2011 году статью в «Science», в которой описывали, как поисковая система Google меняет наше запоминание («Science», 2011, 333, 6043, 776—778).
В одном из экспериментов студентов попросили прочитать и напечатать на компьютере короткие фразы, довольно трудные для запоминания (специально подбирали так, чтобы в них было немного логики). Половина участников эксперимента думала, что информация сохранится в компьютере, а другой сказали, что информацию сотрут. Результат предсказуем: люди, которые полагали, что не смогут потом найти нужную информацию, запоминали ее гораздо лучше. Даже сложные подборки они воспроизводили без всякого труда. Еще в одном эксперименте все тот же набор малозначащих фраз сохраняли в виде текстового файла в одной из пяти папок с длинными именами, состоящими из случайных символов. Испытуемым предлагали запомнить саму информацию из файла или просто имя папки, где находился файл. Собственно информацию запомнило очень мало участников эксперимента, зато подавляющее большинство точно запомнило папку, в которой хранился файл.
Таким образом, наш мозг вполне удовлетворяется знанием, «где найти информацию». В общем, это не совсем новый подход. Человек всегда в той или иной степени пользовался «внешними носителями», например обращаясь за нужными сведениями в библиотеки или к членам семьи, друзьям и коллегам. Пожалуй, основная разница между Интернетом и библиотекой в том, что компьютер все время под рукой и количество информации там огромно. Может быть, поэтому он «расслабляет» больше. Вместе с тем Сеть предлагает нам и дополнительную нагрузку на мозг: надо запустить поиск, отобрать нужные результаты, оценить, достоверен ли источник, сделать выбор...
Поиск по Интернету действительно отличается от библиотечного. Когда французских школьников старших классов попросили подобрать информацию на определенную тему в Интернете, то обнаружилось, что большинство в процессе поиска забывало, что именно они искали. Ведь поисковик предлагает вам кучу разных ссылок, в том числе не связанных с темой поиска, а это рассеивает внимание.
Пожалуй, тот факт, что использование Интернета ухудшает нашу способность сосредоточиваться, не вызывает сомнений. Обычно наш мозг легко делает выбор между важной и не очень важной информацией. Но с Интернетом все гораздо сложнее, он предлагает сразу много потенциально полезных источников и еще больше искушений — посмотреть видео, послать письмо, побродить по социальным сетям... Все это отвлекает от первоначальной задачи. Даже если молодые люди, переходящие с одного сайта на другой, не сильно отвлекаются, то они быстро продвигаются в освоении нужной темы, но не углубляются в нее. С другой стороны, они способны переработать гораздо больший массив информации — изменилась стратегия познания. Этому есть и физиологическое подтверждение. В 2009 году нейрофизиолог и автор книги «Мозг онлайн» Гэри Смолл (Калифорнийский университет), сравнивая активность мозга опытных и неопытных пользователей Интернета, обнаружил, что первые задействуют большее количество зон мозга. Это, безусловно, означает, что наш мозг уже адаптируется к новым задачам.
То, что восприятие поверхностно, вполне объяснимо. Рабочая память (ее еще называют кратковременной) позволяет удержать информацию в течение нескольких минут. Часть ее после обработки потом может перейти в долговременную память. Объем рабочей памяти ограничен — если данных, которые надо удержать короткое время, слишком много, то наш мозг не в состоянии глубоко обработать всю информацию, часть ее теряется, не переходя в долговременную память. Получается, что если все время работать только с Интернетом, то рабочая память будет перегружена, мозг не успеет сформировать долговременные нейронные связи и меньше информации попадет в долговременное хранилище. Между тем этот этап необходим для формирования запаса глубоких знаний.
Возможно, новое поколение разовьет в себе новые навыки, и его рабочая память будет работать в новой ситуации по-другому. Почему бы и нет? Для этого надо просто научиться оперативно систематизировать по степени важности поток информации и отбирать ту, которую надо запомнить.
Интернет, по-видимому, может развить многие навыки, о которых мы даже не подозреваем. Например, многочисленные исследования подтверждают, что у постоянных пользователей Интернета лучше работает зрительно-пространственная память, то есть улучшается способность запомнить путь, пройденный в пространстве. Психолог Патриция Гринфилд из Калифорнийского университета в своем исследовании показала, что за последние 50 лет неуклонно улучшались результаты тестов по зрительному восприятию («Science», 2009, 323, № 5910, 69—71). По ее мнению, это следствие того, что мы больше, чем в докомпьютерную эру, загружены визуальной информацией.
Как известно, Гай Юлий Цезарь мог делать сразу несколько дел одновременно. Существует распространенный миф, что постоянные обитатели Интернета уподобляются Цезарю — приобретают устойчивый навык делать несколько дел сразу: посылать сообщения, читать журнал, смотреть телевизор. Научные исследования не подтверждают этот миф. В частности, французский невролог Сильвен Шарон с помощью магнитно-резонансной томографии подтвердил, что, когда человек пытается сосредоточиться на двух задачах одновременно, две фронтальные доли разных полушарий пытаются распределить работу между собой. Но если добавить третью задачу, то фронтальные доли уже не смогут ее контролировать, поскольку каждая занята своей. Если заставить мозг выполнять больше двух действий одновременно, то время реакции удлиняется и увеличивается количество ошибок. На самом деле и две задачи — много. Недаром во время вождения запрещено пользоваться мобильным телефоном, за этим запретом стоят результаты многочисленных тестов. Справедливости ради надо сказать, что есть люди, которые отлично справляются с несколькими задачами, причем их наблюдаемая активность мозга не увеличивается.
Может ли Интернет развить «многозадачность» человеческого мозга? Как ни странно, такие исследования тоже есть. Клиффорд Наас и его коллеги из Станфордского университета сформировали две группы: в одной были те, кто привык использовать несколько медиа-гаджетов одновременно, а в другой — те, кто всегда выполняет одну задачу («Proceedings of the National Academy of Sciences USA», 2009, 106, 37, 15583—15587). Участников попросили выполнить когнитивный тест: нарисовать по памяти серии из красных и голубых прямоугольников, причем каждую серию показывали дважды. Испытуемые должны были сказать, поменяли ли красные прямоугольники свою ориентацию в пространстве во второй последовательности по сравнению с первой, причем на голубые прямоугольники не надо было обращать внимания. Этот тест первая группа «многозадачников» выполнила хуже, поскольку отвлекалась на голубые прямоугольники. Похоже, что те, кто привык переключаться, легче отвлекаются от главной задачи ради малозначительной информации.
Обширная группа исследований посвящена тому, как именно мы читаем с экрана — так же, как обычную книгу, или нет. Во-первых, оказалось, что при чтении с экрана активируются другие зоны мозга. Это скорее области, связанные с выбором решения и решением задач, тогда как при чтении книг задействуются зоны, связанные с языком, памятью и обработкой образов. Во-вторых, экран мы читаем не так «линейно», как бумагу. Это и неудивительно, поскольку при навигации в Интернете надо оценить, насколько интересна ссылка, и выбрать, надо ли идти по ней дальше. Кстати, «перебитый» ссылками текст осложняет задачу, и читатель хуже понимает прочитанное.
Кроме того, взгляд по экрану движется совсем по другой траектории, чем при чтении книги. Чтобы понять, как именно, используют окулометрию — она позволяет следить за взглядом при чтении. Еще несколько лет назад было известно, что взгляд человека, читающего с экрана, передвигается по траектории буквы F : сначала скользит по верхней строчке слева направо, потом перескакивает на вторую строчку, которую он не дочитывает до конца. Чем ниже человек спускается по экрану, тем меньше прочитывает текста в каждой строчке. Сегодня эта стратегия уже не единственная, что также, по-видимому, означает, что новые поколения адаптируются к Интернету. Теперь одни читают по схеме перевернутого F, другие прочитывают абсолютно все на экране, третьи прыгают по ключевым словам, особенно если они как-то выделены.
Как итог, мы можем констатировать: наша память не хочет работать, если знает, что найдет нужную информацию в любой момент. Но в то же время она работает на пределе возможностей, когда мы «серфингуем» по Интернету и нам при этом трудно сосредоточиться. Правда, в качестве небольшой компенсации вырабатывается некоторая когнитивная гибкость — мы можем переработать больший объем информации, не углубляясь в детали.
Зависимые есть, а зависимости нет?
Аддикция — термин, которым психологи обозначают зависимость, потребность в определенной деятельности. Похоже, цифровые технологии аддикцию формируют по полной программе, хотя интернет-зависимость формально не имеет статуса психического расстройства. Никто не отрицает, что многие пользователи тратят слишком много времени в Сети — так много, что это явно выходит за рамки нормы. Но одни специалисты утверждают, что это новый тип зависимости, которую надо лечить, а другие считают просто вредной привычкой — такой же, как избыточное использование телевизора и телефона. На настоящий момент данное нарушение пока не прописано ни в одном международном классификаторе заболеваний.
Интернет еще не пришел в каждый дом, когда в 1994 году американский психиатр Кимберли Янг опубликовала в сети тест-опросник, направленный на выявление интернет-зависимых. Из 500 ответивших большинство были признаны таковыми. В 1995 году американский психиатр Айвен Голдберг предложил термин «интернет-зависимость» и набор диагностических критериев, имея в виду поведение со сниженным уровнем самоконтроля, угрожающее нормальной жизни. В 1996 году был открыт первый специализированный центр полечению интернет-зависимости. Прошло 16 лет, опубликовано более 700 научных статей на эту тему, а согласия по этому вопросу по-прежнему нет.
Сложность в том, что сами специалисты не могут однозначно определить критерии. Сторонники биомедицинского подхода считают, что зависимость — это состояние, при котором меняется работа мозга (нарушаются связи, меняется биохимия) и, как следствие, изменяется поведение. Именно так происходит при героиновой, кокаиновой или других «аддикциях». Исследования на животных доказали, что все химические препараты, вызывающие зависимость, изменяют работу нейронов или влияют на синтез нейромедиаторов (норадреналина, серотонина или дофамина). Но если сделать крысу наркозависимой не составляет большого труда, то как подсадить ее на Интернет? Правда есть данные, что у ярых пользователей Интернета зафиксированы изменения в нейронных сетях, в частности у них наблюдали уменьшение плотности нейронов в префронтальной коре — той зоне мозга, которая отвечает за принятие решения и затронута у наркозависимых. Но ничто не доказывает, что это изменение плотности связано именно с интернет-зависимостью.
У психологов и психиатров другой подход к диагностике. Уже почти 40 лет они пытаются определить поведенческие критерии, по которым можно отличить обычное увлечение от психического заболевания. В 1970-х годах Всемирная организация здравоохранения предложила определение зависимости, основанное на следующих симптомах: обязательность поведения (не из удовольствия, а из-за потребности), потеря контроля, навязчивое желание, признаки ломки при лишении, наличие рецидивов.
Что же с любителями Интернета? Как правило, не хватает двух критериев — ломки и рецидивов, — чтобы определить явную интернет-привязанность как зависимость. Тем не менее многие специалисты считают, что зависимость от Интернета существует даже при отсутствии этих важных составляющих (люди, часами играющие в игры по Сети, могут отвлечься на работу, а потом продолжить свое увлекательное занятие). В СМИ широко освещались несколько случаев, когда хакеры в США вместо десятков лет заключения и сотни тысяч долларов штрафа получили только условный год с обязанностью посещать психолога. И все потому, что адвокатам удалось доказать, что их подзащитные страдали интернет-зависимостью. Другие психиатры, хотя и признают, что есть интернет-зависимые люди, считают это довольно редким явлением, встречающимся в основном у взрослых.
А как же быть с подростками, которые часами просиживают перед компьютером, совершенно забросив социальную жизнь и школу? Французская Национальная академия медицины опубликовала в 2012 году отчет, в котором расценила эти многочисленные случаи как недоработки образования и воспитания. Эксперты, участвовавшие в составлении этого документа, отметили, что структуры мозга в этом возрасте еще не до конца созрели, поэтому подростки не могут полностью контролировать свое импульсное поведение. По их мнению, надо предлагать молодежи альтернативу, и она уйдет от этого стереотипа поведения. Косвенным подтверждением может служить тот факт, что в 2006 году в одном из голландских центров открылась специальная служба для подростков, «зависимых от Интернета», — и через два года закрылась. Ее основатель полагает: во всех случаях, с которыми они сталкивались, просто не хватало родительского авторитета. С другой стороны, в Норвегии каждый год на слет «The Gathering» собираются более 5000 человек из скандинавских стран. В программе — компьютерные игры с призовыми фондами эквивалентом почти в полтора миллиона рублей, конкурсы программирования и т. п. Большинство участников не работают и практически не участвуют в социальной жизни, а живут в виртуальном мире. Конкурсы геймеров и программистов популярны и в России.
Существует еще один способ определить любую зависимость — клинический, он основывается на субъективных ощущениях пациента. Так, врачи считают зависимым любого человека, который сам хочет уменьшить по времени или вообще прекратить какое-либо свое поведение. А людей, которые приходят с просьбой избавить их от интернет-зависимости, довольно много, причем их количество растет.
Вообще, оценить, сколько на самом деле людей зависят от Сети, довольно сложно. По последним эпидемиологическим данным, в США, Европе и Азии количество зависимых пользователей Интернета колеблется от 1 до 35% общего числа пользователей. Разброс вполне объясним — ведь нет четкого определения критериев.
Зависимых можно разделить на две группы. В первую попадают те, кто играет на деньги онлайн и любители заняться сексом с виртуальным партнером. В этом случае Интернет просто позволяет проявиться определенным склонностям, поскольку он предоставляет любые возможности без социального контроля. Вторая группа действительно зависима от самого Интернета. В нее входят те, кто играет в игры онлайн, пользователи социальных сетей и фанатики быстрых сообщений — электронной почты, чатов, блогов, Фейсбука, Твиттера и пр. Многие веб-зависимые проявляют и другие странности поведения. Американский психиатр Джеральд Блок считает, что примерно 86% тех, кто считает себя зависимым от Интернета, уже до этой зависимости имели какие-то психические нарушения: повышенную тревожность, депрессию, социальные фобии, панические атаки и другие. Согласно исследованию, проведенному в 2009 году на 3399 норвежцах («Scandinavian Journal of Psychology», 2009, 50, 121—127), 41,4% пользователей, признанных зависимыми от Сети, страдали депрессией за год до исследования (среди умеренных пользователей таких 15,8%), 13,6% злоупотребляли алкоголем или наркотиками (1,1% среди нормальных пользователей). Так что же, интернет-зависимость — просто проявление других нарушений?
Это на самом деле очень важный вопрос. Потому что если зависимость от Интернета — проявление других проблем (медицинских или образовательно-воспитательных), может, ее и не надо лечить? А то ведь как только заболевание войдет в стандартный реестр, к решению проблемы подключатся фармацевтические компании с чудесными решениями, страховые компании будут вынуждены оплачивать лечение от Фейсбука и «The Sims», а также консультации со специалистами...
Сегодня несомненно, что есть люди, зависимые от Интернета. Но вопрос о существовании самого заболевания остается нерешенным.
Видеоигры развивают реакцию
Многие знают, как трудно отвлечь ребенка от игр, где он гоняется за противниками и должен убить их как можно больше. Именно эти агрессивные игры все считают главным злом: они взвинчивают нервы, мешают управлять эмоциями и могут побуждать игроков перенести агрессивные действия из виртуального мира в реальный. Исследования подтверждают, что такие игры толкают к жестокости и насилию в жизни, но, с другой стороны, многие результаты подтверждают и позитивное влияние. А именно, видеоигры «активного действия» улучшают способность быстро реагировать и принимать решения, учат сосредоточенности.
Согласно статистическим данным, подростки проводят за видеоиграми не меньше десяти часов в неделю. Как это влияет на их мозг? Психолог из Рочестерского университета (США) Дафна Бавелье пыталась выявить факторы, которые улучшают запоминание и повышают внимание («Vision Research», 2010, 50, № 4, 452—459). Во время выполнения тестов один из испытуемых (компьютерный фанат) показал выдающиеся результаты, после чего психолог решила специально исследовать участников активных видеоигр — таких, как Unreal Tournament, Call of Duty, Halo. В них необходимо контролировать все игровое пространство — ведь игрок никогда не знает заранее, за каким углом его подстерегает опасность и когда она возникает, нужна мгновенная реакция. Необходимо также постоянное предвидение того, что может произойти, и развитое воображение, чтобы представить, что происходит «за экраном», вне поля зрения персонажа. Сперва начали сравнивать, как выполняют когнитивные тесты опытные и неопытные игроки. Но потом появилось сомнение: может быть, опытные показывают лучшие результаты потому, что в отличие от неопытных привыкли к интерфейсам игрушек? В результате набрали только тех, кто не играл до этого в видеоигры. Одна контрольная группа играла в тетрис (пазлы), другая — в «стрелялку». Сеансы по часу повторяли несколько раз в неделю, а когнитивные тесты испытуемые проходили через 24 часа после окончания последней игры (чтобы эффект не был связан с изменением настроения или возбуждением от игры).
Результат: вторая группа, натренированная в активных видеоиграх, легче отслеживала цель в сложном окружении. Участники стали внимательнее, медленнее уставали и меньше отвлекались. Более того, натренированные в активных видеоиграх стали лучше видеть: повысилась острота зрения, оно стало более «объемным». Улучшение внимания стало заметно уже через 10 часов игры (за 15 дней), а улучшение зрения наблюдали только через 50 часов «тренировок» в течение восьми недель. По данным Бавелье, эффект повышения внимания держится многие месяцы, даже если потом и не играть, а зрение улучшается вообще на два года. После серии экспериментов с пожилыми людьми психолог выдвинула даже неожиданное предложение: разработать для них целую систему тренировок, построенную на «стрелялках», чтобы противостоять возрастным изменениям.
Подобных работ довольно много. Например, Уолтер Бут из Иллинойсского университета (США), много лет исследовавший, как именно видеоигры влияют на когнитивные способности, считает, что у активных игроков лучше развита рабочая память и они легче переключаются с одной задачи на другую («Acta Psychologica», 2008, 129, 3, 387—398). Впрочем, он предостерегает, что эти эксперименты должны быть спланированы очень корректно — ведь даже небольшая ошибка в методологии грозит неправильными выводами. Линда Джексон из Мичиганского университета протестировала 491 двенадцатилетних мальчиков и обнаружила, что активные игроки (не важно, играют они в агрессивные игры или нет) более креативны, когда их просят что-то нарисовать или придумать историю («Computers in Human Behavior», 2012, 28, 2, 370—376).
Это, безусловно, интересные результаты, тем более что ни любители телевизора, ни просто пользователи Интернета таких результатов не показывают. Более того, такого эффекта не дают даже образовательные игры, которые натаскивают участника на конкретную тему. Есть предположение, что сложные многозадачные игры в стиле экшн влияют на пластичность мозга (способность мозга изменяться под действием обучения). Возможно, эмоции, которые испытывает игрок, в том числе связанные с насилием, закрепляют обучение.
Если удастся исключить другие, менее благоприятные эффекты активных видеоигр — возбуждение, желание совершать жестокие поступки, агрессивные мысли, — то, вероятно, положительные эффекты можно будет как-то использовать. Например, как тренажер для представителей некоторых специальностей (у хирургов-геймеров улучшается координация, они быстрее работают), а может быть, и для реабилитации больных. Так, Деннис Леви из Калифорнийского университета запатентовал метод лечения амблиопии (функционального ослабления зрения без структурных изменений) с помощью экшн-видеоигр. Улучшение происходит в пять раз быстрее!
Конечно, никто не предлагает отменить Интернет или видеоигры, да это и невозможно. Надо просто помнить, что продолжительное пребывание в виртуальных пространствах изменяет наш мозг. Судя по уже проведенным исследованиям, меняются память, внимание, стереотип обучения и даже стиль чтения. Скорее всего, ничего ужасного с нами не произойдет, и мы потихоньку перейдем в новую реальность, которую предлагает нам Всемирная паутина. И все-таки остается тревожная мысль: а что, если в один черный день это Эльдорадо информации исчезнет? Останется ли достаточно людей, которые держат в голове жизненно важную информацию, а не лезут за ней в Интернет? Или велосипед будут изобретать заново?
Все начинается с мультиков
Доктор психологических наук Е.О.Смирнова, профессор кафедры «Дошкольная педагогика и психология» Московского психолого-педагогического университета, рассказала нам о том, как мультфильмы и телепередачи влияют на самых маленьких детей.
Елена Олеговна, у нового поколения другое детство, не такое, как у предыдущих?
Информационные технологии действительно изменили детство — ребята теперь живут в другом мире и начинают приобщаться к нему с полутора-двух лет. В среднем именно в этом возрасте ребенок садится перед экраном. Такое раннее знакомство коренным образом изменяет его взгляд на мир и его деятельность. Дети ничего не понимают из того, что они видят, поскольку они, как правило, смотрят фильмы, которые адресованы не их возрасту. Но оторваться от экрана не могут. Это времяпрепровождение влияет и на физиологические процессы ребенка, на его эндокринную систему, зрение и мозговое созревание. В конце концов, когда любой человек сидит, у него на 13—15% замедляется обмен веществ по сравнению с тем, кто двигается. Для ребенка это очень важно.
Проблема в том, что просмотр мультиков и телепрограмм вытесняет те виды деятельности, в которых происходит реальное развитие. То есть практическую игру с кубиками, вкладышами, пирамидками, шнуровками, кастрюлями — чем угодно, лишь бы ребенок играл самостоятельно. Даже обычные палочки и камушки для малыша очень важны и интересны. Но когда он сидит перед телевизором, всего этого он лишается. Он не активен в своем познании, а получает информацию пассивно. В два года ребенок уже знает, какую кнопку надо нажать, чтобы включить экран и получить удовольствие. Даже правильные родители, которые понимают проблему, иногда делают ужасные вещи. Например, они стараются купить ребенку развивающие фильмы. Устоять трудно, поскольку на коробочке может быть написано, что фильм развивает в ребенке все на свете, да еще со штампом «психологи рекомендуют». Часто за этими надписями ничего не стоит, ведь никто не проверяет, правду ли пишет производитель.
С какого возраста вы бы разрешили смотреть «правильные» мультики?
Всемирная организация здравоохранения рекомендует только с трех лет. До этого возраста слишком многое еще не успело сформироваться — зрительный аппарат, нервная система и много других показателей полностью в норме развиваются только к четырем годам. Педиатры тоже рекомендуют с трех лет, и мы, психологи, с ними согласны. Никто, конечно, эти нормы не соблюдает.
Можно ли спрогнозировать, что ребенок, который в два-три года постоянно сидит перед экраном, будет и дальше от него зависеть? Возможно, экранная зависимость перерастет в другую — от Интернета? Повлияет ли это на учебный процесс?
Зависимость — одна из самых очевидных опасностей, причем в детском возрасте она возникает очень быстро. В какой-то момент ребенок уже не может обходиться без телевизора: он ест под телевизор, спит под него. Без шума и мелькания на экране малыш чувствует себя неуютно.
Представьте себе: человек рождается и постепенно, шаг за шагом узнает, как устроен этот мир. Так было раньше, а теперь он просто садится, нажимает кнопку и получает все: видеоряд, эмоциональный ряд, все на свете в красивой оболочке и без усилий. Это становится способом существования, и к этому привязываешься. Поэтому, весьма вероятно, ребенок и дальше будет требовать экрана. Такие дети в ответ на предложение «давайте поиграем» включают компьютер.
Что же касается последующего обучения, то самая большая проблема в том, что внутренний мир ребенка не складывается без собственной активности и деятельности. А из-за привычки сидеть перед экраном собственной деятельности очень мало. Скорее всего, и потом будет работать стереотип пассивного восприятия, а не активное получение знаний.
Надо отметить, что зависимость детей и подростков от цифровых технологий — вовсе не миф, а массовое явление. Российский психолог Екатерина Мурашова провела небольшой эксперимент в основном с подростками, которые приходят к ней на прием в поликлинику. Причем в эксперименте участвовали только те дети, которые заинтересовались таким испытанием и пошли на него сами. Она попросила 68 подростков от 12 до 18 лет в течение восьми часов не включать ни телефон, ни компьютер, ни телевизор — ничего, что сопровождает нас постоянным фоном. Выдержали только трое. Причем все испытывали очень серьезные физиологические проблемы: у ребят кружилось голова, были приливы жара, тремор рук, практически все испытывали крайнее беспокойство – похоже на ломку. Все страхи и симптомы исчезли сразу после прекращения эксперимента.
Когда вы говорите о зависимости, то это все-таки больше психологический аспект. А мыслят дети по-другому из-за этого?
Эти исследования только начинаются. Но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что у детей, много времени проводящих перед экраном, снижена познавательная активность. У них не хватает обычной детской любознательности — стремления узнать, как все устроено. Поскольку мыслительный процесс формируется из активности ребенка, то, безусловно, он происходит по-другому. Об этом не раз говорили, но стоит повторить, поскольку это важно, — не складывается личность ребенка, которая потом определяет практически все. А личность тесно связана с мотивацией: «что я хочу», «к чему стремлюсь». Ведь если она есть, то малыш готов ради этого двигаться, спрашивать, познавать самостоятельно. Если же маленький человек пассивен, то весь процесс нарушается, и это не может не сказаться на будущем. Внутри такого взрослого человека будет пусто, и эту пустоту не удастся заполнить чем-то внешним.
Как с этим бороться?
Минимизировать доступ к экранным технологиям и максимизировать смысл собственной жизни. Понятно, мы не можем исключить Интернет и телевизор. Но они должны быть средством для получения информации, а не самодостаточным видом деятельности. Ребенок сначала должен решить, что конкретно ему нужно узнать, а потом включать компьютер. А не наоборот: «Поброжу по Интернету, посмотрю, что пишут».
Кстати, переходя опять от маленьких детей к подросткам, надо упомянуть еще об одном аспекте. Среднестатистический подросток к 16—18 годам успевает просмотреть 140 000 сцен насилия. Это то, что ему достается с экрана телевизора, даже если он смотрит его только два часа в день. В 1990-х годах, когда происходили случаи массовых расстрелов в американских школах (расстреливали соучеников сами школьники, причем их меткость поражала), по этому поводу было проведено много исследований. Выяснилось, что американские военные за время обучения и службы видят меньше реальных сцен насилия, чем подростки — виртуальных по телевизору и в Интернете. А меткость они успевают натренировать в компьютерных играх. Именно это закладывает модель поведения.
Сейчас стали маркировать все передачи — с какого возраста их можно смотреть, и доходит до курьезов. Полезное ли это дело?
Да, курьезов действительно много. Например, мы с удивлением обнаружили, что шахматное обозрение промаркировано «+0», то есть его можно смотреть с грудного возраста. И это главное, против чего надо бороться, — для развлечения младенца нельзя включать телевизор.
В принципе маркировка — дело полезное, если она сделана правильно. Важно, чтобы это работало также в театрах и кинотеатрах. И даже не потому, что ребенок там увидит что-то плохое, просто трехлетний человек на спектакле для школьников устает, в том числе эмоционально. Его не надо туда водить. Многие фильмы сейчас идут как полнометражные мультипликационные, а между тем они совсем недетские. Теперь есть шанс, что дошкольники все-таки не попадут на то, что для них не предназначено.
К сожалению, при маркировке специалистов не всегда спрашивают. Но мы стараемся, чтобы нас услышали. Сейчас мы составляем рекомендательные списки и со временем выложим их на своем сайте «Центр игры и игрушки МГППУ».
В.Благутина, "Химия и жизнь", № 1, 2013